Жизненная миссия человека - «Эзотерика»

---

Понятие миссии, охватывающей всю жизнь человека и являющейся главным глубинным стимулом его развития (как внешнего, так и внутреннего) – один из краеугольных камней полимодальной психологии. И эта миссия тем яснее, чем ярче индивидуальность человека и чем меньше он является социальной марионеткой, когда основными мотивами его жизни являются наведенные социумом цели и ценности. Однако и у таких людей, которые кажутся и себе, и окружающим вполне заурядными и не отличающимися от других членов социума, есть высшее «я» и миссия – но они воплощаются через служение определенным высшим «я» эгрегорам, с которыми этот человек себя и отождествляет, иногда сознательно и обязательно – подсознательно. Влияние высшего «я» выражается в этом случае в том, каковы именно эти эгрегоры и на какие роли человек в них попадает.
Слабость современных эгрегоров (в первую очередь – крупных, например, государственных и этнических) и культ самости, резко поднявшийся с распространением интернета и социальных сетей, показывает, что у многих современных людей имеется миссия, которую они должны реализовывать сами, лишь в незначительной степени опираясь на поддержку эгрегоров – как больших (народ, крупная корпорация), так и средних (родовой, дружеский, рабочий) и малых (семейный, парный).
Именно добросовестное исполнение своей жизненной миссии дает человеку глубинное спокойствие и чувства полноты жизни и ее осмысленности; а отклонение от миссии, а точнее – ее исполнение на низком уровне, обеспечивает человеку глубинную неудовлетворенность собой и так называемые экзистенциальные кризисы, когда его начинают волновать совсем уж странные вещи, которые человек неуклюже формулирует вопросами типа: «Кто я? Каков смысл моей жизни?» и т. п., причем у него нет языка, на котором могли бы быть выражены ответы на эти вопросы.
Однако миссии бывают весьма разными, в том числе и по некоторым основным параметрам, которые я далее обсуждаю. При этом я заранее предупреждаю читателя, что в своих взглядах на мир и человека в нем временами сильно расхожусь с распространенными в настоящее время взглядами, и чувствую свою связь со средневековым богословским мышлением, а также с даосским миросозерцанием.

Миссия: сделать или пережить?

Это вопрос о том, какая гендерная фигура – Внутренний Мужчина (ВМ) или Внутренняя Женщина (ВЖ) в психике главнее. (Заметьте: главнее не значит сильнее!) Обычно в миссию входит и то, и другое, то есть человек должен что-то сделать и что-то пережить, но все же какой-то из этих двух аспектов жизни для человека важнее, и он подсознательно уделяет ВМ или ВЖ большее значение. Но как это осознается?
Импульсы ВМ явлены более ясно, а точнее – они лучше описываются социальным языком и лучше воспринимаются обществом. ВМ строит планы и пытается их реализовать. Или же он исполняет чужие планы, но предварительно интериоризирует их, то есть начинает психологически воспринимать как свои. ВМ интересуется инструментами и результатами (промежуточными и окончательным), но не своими переживаниями в связи с этим или чем-то еще.
Импульсы ВЖ нередко воспринимаются социумом как капризы или, во всяком случае, как нечто малосущественное, или же свойственное избалованным и ни на что «мужское» не годным личностям. При этом совершенно упускается из вида, во-первых, тот факт, что основные «мужские» достижения человека опираются на его переживания – например, страсть к чему-либо, или чувство мести, или ревности, или гнева, то есть именно эти «женские» переживания дают ему основную психическую энергию для «мужских» свершений. А во-вторых, несомненен тот факт, что значительная часть людей в своей жизни вовсе не стремится что-то сделать, реализовать какие-то планы и т. п. – они хотят, иногда очень страстно и последовательно – получить определенные переживания, испытать нечто, пусть даже ценой лишений или даже собственной жизни, и это и есть пафос ВЖ.
Заметим, что на вопрос: «Зачем тебе это нужно?» ни ВМ, ни ВЖ ответить обычно не в состоянии. Зачем человеку нужна карьера? Зачем ему нужно возглавить корпорацию или раскрыть тайну холодного ядерного синтеза, который, как предполагают, постоянно происходит в живых организмах? Зачем ему нужно, преодолевая себя, забираться на высочайшие вершины мира или исследовать подводные пещеры? Логики в этом мало, но если человек слышит зов своего высшего «я», то противиться этому зову трудно, а для некоторых людей – невозможно. «Охота пуще неволи», говорит пословица, и она больше относится к ВЖ, чем к ВМ, так как «охота», то есть желание, часто относится к числу переживаний, а не к достижениям.
Заметьте: идея, что переживаниям место на отдыхе, а достижениям – на работе, не выдерживает критики. Крупный начальник может наслаждаться своим пребыванием на посту и властью над подчиненными, их унижением и лестью совершенно безотносительно к успехам его фирмы или государства – и это будет означать, что на работе празднует себя его ВЖ. Горнолыжник, с риском для жизни летящий по крутому скалистому склону, может наслаждаться процессом и совершенно не думать о том, чтобы заработать этим денег или попасть в книгу Гиннесса. Оперный певец, исполняющий арию, может жить чувствами своего героя и ни о чем другом не думать, – например, о том, чтобы впечатлить зал и получить овацию и хороший ангажемент на следующий сезон.
Выяснение баланса между ВМ и ВЖ и определение того, какая их этих субличностей в психике главнее, очень важно для понимания человеком самого себя и своей миссии. По большому счету, кто существует для кого (кто служит кому): ВМ для ВЖ, или ВЖ для ВМ – один из важнейших вопросов, относящихся к миссии человека. Ибо если главнее ВМ, то основное в жизни человека – это его свершения; а если главнее ВЖ, то основное в жизни человека – это пережитые им ситуации, как внешние, так и внутренние, или, другими словами, полученный им в течение жизни непосредственный опыт. И в последнем случае не нужно думать, что человек обязательно должен этот опыт кому-то передать, или его осмыслить и использовать в течение жизни – вовсе нет! Именно этим опытом он будет отчитываться после смерти перед Всевышним, и Он будет корить человека не за незавершенные или проваленные дела, а за невнимательность к окружающему миру и недостаточно глубокое и подробное его восприятие и, главное, за недостаточно глубокое и подробное переживание воспринятого.
Таким образом, вопрос на духовном уровне ставится достаточно определенно: кто для кого: ВМ для ВЖ или ВЖ для ВМ? В первом случае ВМ по идее должен быть послушным слугой ВЖ и обеспечивать ей нужные впечатления; во втором случае ВЖ должна быть послушной слугой ВМ и обеспечивать его энергией и вдохновением для его планов, а также не роптать в случае неприятных переживаний, но доблестно их проживать, не жалуясь и не предъявляя претензий – по крайней мере, на принципиальном уровне.
Пример верховенства ВМ и послушного служения ему ВЖ можно найти у Пушкина в «Скупом рыцаре». Там богатый отец-скопидом, собирающий золотые монеты в сундуки, описывает чувства, сопровождавшие его обогащение:
Мне разве даром это все досталось,
Или шутя, как игроку, который
Гремит костьми да груды загребает?
Кто знает, сколько горьких воздержаний,
Обузданных страстей, тяжелых дум,
Дневных забот, ночей бессонных мне
Все это стоило? Иль скажет сын,
Что сердце у меня обросло мохом,
Что я не знал желаний, что меня
И совесть никогда не грызла, совесть,
Когтистый зверь, скребущий сердце, совесть,
Незваный гость, докучный собеседник,
Заимодавец грубый, эта ведьма,
От коей меркнет месяц и могилы
Смущаются и мертвых высылают?..

Сильно сказано! Но не меньшие страсти горят в душе человека, чей ВМ подчинен ВЖ и доблестно ей служит. В этом случае человек может казаться форменным неудачником, строящим планы и принимающимся их осуществлять, но бросающим все на полдороге или даже в метре от победы. А почему? А потому, что его ВЖ уже получила те впечатления, к которым стремилась, и более в реализации плана (на который могло быть потрачено множество усилий) никак не заинтересована.
Впрочем, в обычной жизни для человека важны обе гендерные субличности: и ВМ, и ВЖ, и вопрос о том, кто из них кому служит, может и не возникать: если у них хорошее взаимопонимание и отношения (что бывает, однако, редко), то они выступают как дружная команда. Но более глубокий анализ, опускающийся на уровень миссии, покажет принципиальное главенство ВМ или ВЖ, и это обстоятельство прольет свет на некоторые иначе не объяснимые «причуды» поведения и ценностей человека.

Миссии гармоничные, напряженные и драматические

Хорошо, когда человек не ставит перед собой заведомо невыполнимых целей, ему умеренно везет и он достигает того, к чему стремится, а затем умеет радоваться своим успехам, восстанавливая при этом силы, потраченные в процессе достижения цели. Но сия идиллическая картина, выставляемая как образец авторитетами и многими последователями гуманистической психологии, может быть реализована далеко не всегда. В частности, бывают люди, в психику которых встроено непреодолимое несоответствие между ВМ и ВЖ, выражающееся в том, что ВЖ не заинтересована в переживаниях, сопутствующих достижению цели – радости, гордости, удовлетворения и т. п. Ну неинтересны ей эти переживания, и все тут! Она и не будет на них фиксироваться, а, так сказать, пропустит их мимо ушей – а человек в целом и его ВМ в особенности не получат радости и эмоциональной поддержки, на которую, может быть, рассчитывали в процессе достижения цели, процессе трудном и энергозатратном. И ВМ ощутит нечто вроде разочарования, сходного с чувствами артиста, который выкладывался перед публикой, а в награду получил оскорбительное молчание равнодушного зала.
С чем связано такое несоответствие между ВМ и ВЖ, и насколько оно способно испортить жизнь человеку, если смотреть социальными глазами? Испортить способно сильно; а вот что касается первого вопроса – с чем это связано? – то ответ может прозвучать, например, так: с общим несовершенством мира и необходимостью в нем жить.
Вообще, если глазами психолога посмотреть на историю человечества, то гуманности в прошлом было немного, а вот жестокости, насилия и несправедливости – хоть отбавляй. Но человек был подсознательно настроен на такую реальность – не на то, чтобы жить и радоваться, свободно реализуя свой творческий потенциал и таланты, но хотя бы на то, чтобы элементарно выжить и оставить и минимально поднять потомство. А для этого требовалась психика, способная выдержать, мягко говоря, малодоброжелательную среду, причем это касалось всех слоев населения: от крестьян до царей. Смерть, причем чаще всего насильственная или от неприятной болезни типы чумы, стояла за плечами у каждого, при том, что лекарства были в основном из трав, доктора знали анатомию весьма приблизительно, о физиологии имели самое отдаленное представление, а обезболивающих средств толком не было. Выходя из дома, Д'Артаньян имел в перспективе в течение дня два-три поединка на шпагах, но, если верить описанию А. Дюма, неврозом не страдал.
Как же могла быть устроена психика человека, настроенного на такие антигуманные обстоятельства? Вероятно, миссия в те времена ощущалась лучше, чем сейчас в благополучных странах, и главным ее понятием былослужение. Смысл своей жизни человек видел в служении: своему Богу, своей стране, своему городу, цеху, профессии, хозяину. Под служение подпадала и жажда власти, что есть по сути служение эгрегору. И преданное служение вознаграждалось психологически, так что человек лишнего не боялся, не комплексовал и в невроз не впадал, хотя мог быть и несчастен, и болен, и неудачлив. Насчет стремления к счастью как основного жизненного мотива речи обычно не было: не до жиру – быть бы живу. Это подсознательно ощущалось всеми и делало жизнь существенно ярче, а ее переживание – острее.
Было бы наивно полагать, что основные психотипы и типы миссий меняются быстро. Конечно, время накладывает свой отпечаток, но нет сомнения в том, что и в наше время рождаются многие люди, чья психика настроена на реалии и нагрузки прошлого, которое закончилось лет 50 тому назад, а длилось многие тысячи лет. И таким людям свойственны сильные эмоции – ярость, гнев, ревность, гордость, ненависть, мщение, страстная любовь – а также подчеркнутое стремление к достижению целей и проживанию разных ситуаций, в том числе негативных.
Исследования глубинной психологии (в частности, ранние работы С. Грофа и древняя восточная философия) заставляют предположить, что в глубине психики противоположные по смыслу эмоции и состояния, такие, как трусость и доблесть, унижение и гордость, подчинение и господство, потенциальность и актуальность, добродетель и грех, наслаждение и боль и т. д. – попарно сливаются вместе в некое единое ощущение, полностью прочувствовать которое можно, лишь предварительно ощутив его крайности. В частности, для ВЖ может быть важнее интенсивность переживаемой эмоции, чем ее «знак» (положительный или отрицательный), а для ВМ может быть важнее высота цели, плана, замысла, чем степень их осуществления.
Учитывая все это, следовало бы разделить миссии по уровню их напряжения, и не путать людей из разных уровней – они совсем разные и по своему психическому устройству, и по реакциям на внешний мир, и по поведению в нем. Самое простое деление – на три категории: это миссии гармоничные, напряженные и драматические. Попытаюсь описать их вкратце.
Гармоничная миссия дает человека, не особо напрягающегося в своей жизни. Это ему ни к чему, и он плохо понимает людей, стремящихся к сильным переживаниям или резким или возвышенным поступкам и целям. У него нет сильных желаний, а слабые или сами реализуются, или требуют от него незначительного напряжения. Таким человеком показан Стива Облонский в «Анне Карениной». Толстой пишет, что Стива на своей службе никогда не ошибался, так как никогда ею не увлекался, будучи к ней глубоко равнодушен. То же и в личной жизни: Стива не упустил случая вступить в связь с молоденькой гувернанткой, но когда эта связь раскрылась, тут же ее уволил и постарался спустить ситуацию на тормозах: идея развода по такому мелкому поводу ему в голову не пришла, и особой тоски по бывшей любовнице и ее ярким глазкам он не испытывал.
Именно к таким людям апеллируют авторы «розовых» духовных призывов типа: «Все, что тебе на самом деле нужно, со временем само придет, только запасись терпением», или: «Будь самим собой, и ничего большего для счастья не нужно», «Если ты по-настоящему веришь в свою мечту, она обязательно сбудется», «Если ты сядешь на берег реки и успокоишь свои мысли, то через некоторое время мимо тебя проплывет труп твоего врага», «Все, что с тобой происходит – к лучшему», «Лучшая и единственно эффективная работа над собой – просто всегда быть самим собой».
Тема служения, как и тема жертвенности, в жизни этого человека практически не представлены. Он находится в балансе с миром: что-то дает ему, и примерно столько же (иногда больше) получает взамен. И свое служение понимает как взаимовыгодный и не особенно его отягощающий договор с хозяином (управляющим, начальником, страной, Богом). Я – тебе, ты – мне, и все довольны и в основном расслаблены. А зачем напрягаться, строить большие планы, испытывать сильные эмоции? Африканские страсти этого человека не привлекают ни с какой стороны. К жертвам он тоже относится скептически, не понимая, зачем они нужны, если и так все в основном хорошо. Он склонен трудиться в разумных пределах – но не жертвовать собой ради чего бы то ни было. Пример – благополучный бюргер, живущий в свое удовольствие, обожающий тушеную кислую капусту с сосисками, ни к чему особо не стремящийся и ненавидимый всей революционной братией.
Такие люди имеют обыкновение в случае небольших жизненных затруднений (а других у них не бывает) обращаться за помощью к психологам, астрологам, хиромантам или искать себе духовного учителя – но все это не всерьез, не имея в виду существенно менять свое мировоззрение и образ жизни. Этому человеку обычно кажется, что его проблемы не слишком серьезны, хотя глазами консультанта это может быть совсем не так. В общем, как говорится, писатель пописывает – читатель почитывает.
Сказанное не означает, что человек с гармоничной миссией не может стать великим, знаменитым и т. п. Он может совершать большие дела, но они не будут вызывать у него сильных чувств и страстей, гордости или унижения и т. п.
К смерти – как своей, так и чужой – этот человек относится спокойно; его отношение передается поговорками «все там будем», «двум смертям не бывать, а одной не миновать» и т. п. «Придет мое время умирать – и я умру», – полагает он, и так оно и происходит.
Напряженная миссия. Этот человек постоянно ощущает внутри себя сильное напряжение, природа которого для него неясна. Он иногда может думать, что оно обусловлено напряженными, опасными и ответственными внешними ситуациями, но и в их отсутствие это напряжение не спадает. Жить спокойной, благополучной и безопасной жизнью этот человек не может: она ему быстро наскучивает и он что-то придумывает, чтобы ее «оживить», как он сам это сформулирует. Как это выражено в «Военных афоризмах» Пруткова-отца:
Что бы нам, господа, взять по хлысту,
Постегать прохожих на мосту?
А иначе вроде скучно живется, не так ли? Но напряженная миссия человека не ограничивается невинными шалостями вроде вышеупомянутой: человек действительно стремится попасть в ту или иную «горячую точку», или создает таковую вокруг себя или внутри себя. Вначале это иногда (особенно в детстве) делается сильной драматизацией мелких неприятностей, но потом человека начинает неодолимо влечь к реальным проблемам и испытаниям, или же они как будто сами к нему стекаются, а он умеет оценить их по достоинству.
Этого человека влечет к большим делам и сильным испытаниям, включающим риск и боль – как душевную, так иногда и вполне физическую. При этом он нередко на удивление спокойно относится к различным неприятностям, в том числе крупным, которые он приносит другим людям и целым коллективам; в качестве самооправдания он может при этом выдвигать такие, например, тезисы: «Они сами виноваты, что со мной связались – ясно же было с самого начала, что ничем хорошим это не кончится», – или: «А я что? я ничего – это у них судьба такая».
Для этого человека характерен сильный внутренний конфликт между субличностями, который трудно искоренить, так как он встроен высшим «я», но можно частично осознать и как-то смягчить, что сделает жизнь человека более конструктивной, но не лишит его сильного внутреннего напряжения.
Тема жертвы для этого человека стоит на высоте; он считает, что без существенных жертв прожить нельзя, и что, более того, никакое серьезное дело или свершение без жертв не обходится. Так считает он сам – и распространяет это убеждение и на других людей, а также на организации, народы и другие коллективы. «Лес рубят – щепки летят» – его поговорка.
Его жизнь нередко такова, что если он будет сидеть и медитировать на берегу реки, то его конкуренты отберут у него бизнес – по крайней мере, так ему кажется. Если у него преобладает ВМ, то он энергично берется за большие дела, но редко достаточно серьезно к ним готовится, в результате чего возникают разные непредвиденные сложности и препятствия, но они могут лишь дополнительно стимулировать этого человека: подобно хариусу, реке с плавным течением он предпочтет порожистую – там ему лучше дышится.
При сильной ВЖ этот человек будет стремиться к сильным переживаниям, в том числе и отрицательным (боль разного рода, огорчение, разочарование, унижение) или этически сомнительным (гнев, ревность, месть). Тихая спокойная любовь ему не по нраву, так как кажется слишком пресной и унылой. Если с любимой все хорошо, он непременно займется провокациями – например, попытается вызвать ее ревность и т. п. Такой человек будет считать, что шрамы, особенно на лице – украшение мужчины, так как свидетельствуют о прожитых им больших испытаниях; аналогично он ценит мозолистые руки, морщины старости и стоптанные башмаки, которые так выразительно писал Ван Гог. На женском лице он может ценить следы прожитых переживаний, и считать, что юное личико, хозяйка которого «не плакала, не хоронила» (Ю. Ряшенцев) , не может быть прекрасным.
На консультацию и вообще за помощью этот человек приходит, когда конфликт (внешний или внутренний) у него уже зашкаливает, но попытки консультанта его успокоить и настроить на естественно-гармоничный лад (типа того, что все истинное делается легко, а все, о чем мечтается, непременно сбывается само собой) к успеху не ведут, так как его душа такую философию отвергает в принципе. Если пытаться утешать его древним индийским афоризмом «Всё пройдет; пройдет и то, что сейчас с тобой», то он скорее возмутится, чем утешится, ибо его миссия как раз предлагает ему не упускать случая что-то сделать или пережить, пока текущая напряженна ситуация не прошла. А потом уже будет поздно, чувствует он, и нередко это так и есть.
Тема служения для этого человека естественна – не менее, чем тема жертвы. Он считает для себя правильным кому-то или чему-то служить, причем именно в этом полагает смысл своей жизни, и склонен приносить в ходе этого служения существенные жертвы, а без них оно кажется ему малахольным и неубедительным. Его служение достаточно серьезно, но все же обычно не захватывает всей его жизни целиком – последнее более характерно для драматической миссии. На низком уровне самосознания этот человек не особенно выбирает себе объект служения и не задумывается о том, что он отвечает за действия этого объекта, будь то человек или организация, раз уж он этот объект поддерживает и приносит ему жертвы. Ему кажется, что добросовестное служение и серьезные жертвы его всегда оправдывают, и в этом он серьезно заблуждается, хотя при жизни может этого не осознать. Мы в ответе за тех, кого приручили, кого кормим и поим, в том числе собственной кровью. И если они, прирученные и прикормленные, творят зло, то мы за это зло отвечаем вдвойне.
Обычно напряженность миссии ощущается человеком (и его окружающими) еще в детстве. В этом смысле неубедителен образ Анны Карениной в романе Л. Толстого, так как она изображена как человек с гармоничной миссией до встречи со Вронским, и как человек напряженной миссии после этой встречи. Бывает, что напряженная миссия в первой части жизни человека проявляется лишь в его внутреннем мире – но ничего такого автор романа не упоминает, так что обнаруживается сильная психологическая искусственность образа главной героини. Впрочем, и в сказочных сюжетах нередко наблюдается непоследовательность образа главного героя: его жизнь начинается с весьма острых событий, и он изображается как человек с напряженной или даже драматичной миссией, а заканчивается сказка длительным идиллическим благополучием, что соответствует гармоничной миссии. Хотя если считать, что в сказке изображается не обычное человеческое, а мифологическое время, то этот упрек следует снять.
Но жизнь в некоторых отношениях отличается от сказки – в частности, тем, что основные характеристики миссии, в том числе (и в первую очередь) уровень внутреннего напряжения не слишком меняется в течение жизни. Поэтому даже добившись «счастливого конца» (например, основав нефтяную или автомобильную империю или пережив серию головокружительных браков и разводов), наш герой не перестает строить напряженных планов или стремиться к новым острым ощущениям. И не нужно думать, что с возрастом это проходит. Как говорил Оскар Уайльд, трагедия старости не в том, что человек стареет, а в том, что он душой остается молодым. Интересно, кто-нибудь из психологов всерьез обосновал или опроверг это суждение?
Драматическая миссия дает человеку внутреннее напряжение такого высокого накала, что другим людям часто непонятно, как он может такое выдерживать. Иногда это начинается с сильно несчастливого детства, память о котором человек всю жизнь несет с собой, будучи не в силах (или не желая?) от нее освободиться. Во внешней жизни этот человек может существовать под девизом «33 несчастья», а может вести сравнительно благополучную и даже успешную жизнь, имея, однако, внутри себя если не постоянный ад, то нечто в этом роде. Впрочем, ады, как учит нас тибетский буддизм, бывают разные: холодные, горячие, колющие, режущие, наполненные ядовитыми змеями и т. д. Так же и в душе человека с драматической миссией имеется свой особенный ад, или постоянный девятый вал, к которому он не может до конца привыкнуть – и это и не предполагается. Это необязательно сумасшедший (хотя временами хочется положить его в желтый дом), но уровень внутреннего напряжения у него таков, что долго находиться рядом с ним сложно – большинству людей, по крайней мере. Он может быть религиозным фанатиком или талантливым руководителем, зажигающим своим энтузиазмом даже самых инертных и ленивых сотрудников.
Это человек, который (при активности ВМ) ставит перед собой цели, почти наверняка недостижимые – но иногда он их достигает, ценой больших издержек и жертв, которых этот человек не считает и всерьез не воспринимает, будь это его собственные или чужие жертвы. При активности ВЖ этот человек стремится к переживанию очень сильных, даже экстремальных ощущений; в каких сферах жизни, укажет его миссия.
Для этого человека совершенно естественны большие жертвы, в том числе и собственной жизнью, и служение кому-либо или чему-либо для него – самоочевидный вариант его судьбы. Ему трудно понять людей с гармоничной миссией без идеи служения – такая жизнь кажется ему абсолютно бессмысленной и не стоящей выеденного яйца.
Ключевое слово для этого человека – фанатизм, причем совсем не обязательно религиозный. Он может фанатично трудиться, или фанатично учиться, или фанатично служить другому человеку, и делать все это с большим надрывом, почти разрываясь на части – и только в этом случае его жизнь становится для него наполненной и осмысленной. А если он не находит для себя адекватного внешнего служения, поглощающего все его (немалые) силы, он начинает разрываться изнутри, что может выразиться и в глубокой депрессии, и в сильном неврозе или даже психозе. Вообще, окружающим нередко хочется поставить ему психиатрический диагноз (чаще всего паранойю или шизофрению), но при этом он может быть достаточно хорошо социализирован и умело скрывать от психиатров свою истинную сущность – безусловно, ненормальную с социальной точки зрения.
Для этого человека понятия «зона комфорта» не существует. Ему бывает более или менее дискомфортно, когда он об этом думает. Но чаще всего он на тему комфорта не задумывается, будучи занят другими, более интересными для него вещами.
Для этого человека принципиально важен идеал – высокая цель, которая задает направление движения, но которой в принципе нельзя достичь. Если идеал найден неправильно, то этот человек может посвятить ему всю свою жизнь и быть при этом весьма несчастным, так как его миссия при этом исполняется на низком уровне. Но если идеал найден правильно, то этот человек может сделать и пережить очень много, испытывая при этом чувство глубокого удовлетворения, недоступное людям гармоничной и напряженной миссий.

Индивидуальная миссия и социум

Вопрос о соотношении индивидуальной миссии с социальными программами, крутящимися вокруг человека, или, другими словами, с его социальной адаптацией, является во многих случаях настолько же острым, насколько сложным. По-видимому, как уровень свободы человека от общества, так и его роль в различных эгрегорах определяется его высшим «я», а свобода человека состоит в том, чтобы по своему вкусу оформить свое служение тем коллективам, в которые его направляет высшее «я», оставляя при этом обычно очень малую свободу выбора. Впрочем, последнее зависит от эволюционного уровня человека: чем этот уровень ниже, тем более четко предопределены эгрегоры человека и его роли в них, а также его основные сюжеты в рамках этих эгрегоров. Именно про таких людей существует оккультная поговорка: «Эгрегор не выбирают. Выбирает эгрегор», – но эгрегор выбирает только тех людей, чья миссия подталкивает их в его объятия. Иными словами, эгрегоры для служения выбираются его высшим «я» человека , которое очень мало интересуется его сознательным мнением по этому поводу. И так с самого начала, то есть с эгрегоров его страны и его родительской семьи.
Человек более высокого эволюционного уровня рождается с возможностью некоторого выбора эгрегоров, которым он будет служить; но что касается стиля этого служения и ролей человека в соответствующих коллективах, здесь от него зависит куда меньше. Но чем выше эволюционный уровень, тем меньше зависимость человека от эгрегора, а точнее – от этики и жизненной философии последнего. Эволюционно развитый человек формирует свою собственную жизненную философию и ее держится, а эгрегорам служит, так сказать, на оброке, в отличие от эгрегориальной барщины, которая предполагает полное подчинение образа мышления человека эгрегориальному мышлению и мировосприятию.
В любом случае миссия определяет тип эгрегоров, которым будет служить человек, общий характер и стиль этого служения и, не в последнюю очередь, ритм их смены. Как есть домоседы и есть скитальцы (путешественники), которым не сидится долго на одном месте, так и в плане отношений с эгрегорами есть люди, склонные служить одному и тому же эгрегору очень долго, а есть «эгрегориальные скитальцы», которые не могут долго ужиться ни в каком коллективе и вынуждены их часто менять. Это может относиться и к месту жительства человека (территориальный эгрегор), и к месту его работы (фирменный эгрегор), и к личной жизни (парный и семейный эгрегоры). Но важно понимать, что в любом случае миссия предполагает определенную работу (я называю ее служением эгрегору), и она может быть выполнена на более высоком или более низком уровне, и от этого как раз зависит общее миро- и самоощущение человека и удовлетворенность им своей жизнью.
Проблемы, и существенные, возникают тогда, когда индивидуальная миссия человека, проявляемая в служении малому эгрегору, входит в противоречие с макросоциальными установками на этот счет. Это относится и к парным отношениям, и к семейным, и к рабочим.
Например, какова миссия отца в семье? На этот счет в общественном подсознании имеются вполне четкие представления, и если отец их нарушает – даже точно подчиняясь собственной миссии! – то социум его наказывает, причем не только извне (общественным порицанием), но и изнутри, психологически, то есть его начинает грызть субличность, которую можно было бы назвать Социальным «я» – она представляет эгрегор социального слоя данного человека в его личном подсознании. И это Социальное «я» продуцирует в голове у человека мысли такого рода: «Я как отец обязан...» – и далее по списку, утвержденному социумом. А этот список не мал и может включать в себя совместное проживание с ребенком, проведение с ним еженедельно нескольких часов времени в играх, его содержание, обеспечение безопасности, помощь в учебе, подыскивание друзей, разборки с врагами... А если отец зарабатывает мало? Или часто отсутствует в командировках? Или вовсе с матерью разводится и живет отдельно от ребенка? Все эти варианты вполне могут быть осуществлены в соответствии с миссией отца, но Социальное «я» будет грызть его беспощадно, апеллируя к его долгу, совести, отцовским чувствам и т. д.
Какой здесь возможен выход? Первый напрашивается: ищи работу без командировок и повыше оплачиваемую, не разводись с женой, а терпи ее и сиди при детях; если уж совсем неймется, заведи любовницу, но тщательно скрывай свою связь от семьи и особенно от жены. Так говорит Социальное «я», но зов миссии может сделать такое положение вещей нестерпимым. Второй выход: осознать свое Социальное «я» как неправомерную социальную наводку и несколько ее отфильтровать, после чего основательно с Социальным «я» поторговаться, как в свое время торговался библейский Лот с Богом по поводу Содома и Гоморры. Но этот путь предполагает (хотя бы в общем) осознание своей миссии и формирование соответствующего ей мировоззрения, которое будет способно противостоять социальному мировоззрению. А это – большая и трудная работа.
Аналогичная, хотя обычно менее драматичная, ситуация возникает и в парных отношениях, причем в любом возрасте. Взаимная симпатия, внезапно возникающая в паре, предполагает наличие парного эгрегора и определенную работу: каждого из членов пары над другим и обоих (по отдельности или вместе) – над парным эгрегором. При этом спектр сюжетов, предполагающихся миссиями партнеров для разных пар, весьма широк, а вот социум имеет весьма узкие рамки для парных отношений: его список шаблонов отношений весьма беден, а такую вещь, как работа пары над своим эгрегором, и вовсе не предусматривает.
В принципе, в парных отношениях возможны самые разные сюжеты: это и взаимное обучение, и критика, и взаимопомощь, и дружба, причем в зависимости от обстоятельств все это может иметь совсем разные формы и содержание. Какова этика дружбы? И вообще, какова моя этика по отношению к данному моему другу, знакомому, любимому, родственнику? Что я должен, что могу и чего не могу? Социальное «я» отвечает на эти вопросы крайне общо и смутно, а моя миссия может предполагать вполне конкретные вещи, причем иногда расходящиеся с мнением социума. Например, Карл Юнг, один из основных авторитетов в психологии ХХ века, писал в своей автобиографии, что дружески общался лишь с теми людьми, которые способствовали его развитию, и быстро прекращал отношения, когда этого развития не происходило. Звучит немного эгоистично и жестоко, не так ли? Но, может быть, у великого психолога была миссия, предполагающая постоянное интенсивное личностное развитие? И кто в таком случае возьмется его упрекнуть? Хотя вполне может быть, что разрывы с друзьями могли быть для него весьма трудными, и кто поручится, что он не ощущал в этих случаях себя подобно уже упоминавшемуся отцу-скопидому из «Скупого рыцаря», всю жизнь собирая золото внутреннего роста?
А скольких человеческих забот,
Обманов, слез, молений и проклятий
Оно тяжеловесный представитель!
Тут есть дублон старинный.... вот он. Нынче
Вдова мне отдала его, но прежде
С тремя детьми полдня перед окном
Она стояла на коленях воя.
Шел дождь, и перестал, и вновь пошел,
Притворщица не трогалась; я мог бы
Ее прогнать, но что-то мне шептало,
Что мужнин долг она мне принесла
И не захочет завтра быть в тюрьме.

Вопрос об отношениях со своим Социальным «я» для людей, ощущающих свою индивидуальность и непохожесть на других, стоит весьма остро. Ведь, как справедливо заметил В. Ленин, нельзя жить в обществе и быть свободным от него. И психологический аспект этого афоризма гораздо глубже, чем мог иметь в виду вождь мирового пролетариата. А именно, живя в обществе, человек имеет прямой канал связи личного подсознания с общественным, и по этому каналу эгрегор транслирует в индивидуальную психику и энергию, и убеждения, и конкретные мысли и намерения. Психологически это переживается человеком как существование у него субличности, которую можно назвать Социальным «я» и с которой человеку нужно учиться взаимодействовать: когда-то сопротивляться, а когда-то и уступать, выставляя свои условия.
Однако для того чтобы это делать, нужно научиться идентифицировать в себе эту субличность, т.е. узнавать ее голос и отличать его от голосов других субличностей. Это не так сложно сделать, если иметь в виду некоторые ее особенности, о которых речь ниже.
1. Социальное «я» мыслит достаточно грубо, так как представляет целое общество. Ему неведомы тонкости, оно в них не разбирается и не ставит это себе целью. Оно мыслит общесоциальными штампами, но порой оперирует ими с большой ловкостью и силой целого общества. Поэтому в споре с ним приводить аргументы, не выражающиеся в социальных клише и не опирающиеся на них, бесполезно – Социальное «я» сочтет их бессмысленными и отвергнет как раз по этой причине.
2. Социальное «я» не опускается до подробностей и не воспринимает как сколько-нибудь убедительные аргументы, относящиеся к нестандартной судьбе или особым обстоятельствам жизни своего хозяина. Оно говорит примерно так: «Ты должен то-то, а уж как ты это сделаешь и какие издержки при этом возникнут – это твои проблемы, и сам их решай». Иными словами, Социальное «я» ставит себя в родительскую позицию и предпочитает менторский тон и очень не любит возражений и уточняющих вопросов.
3. Социальное «я» считает себя самой важной (или даже единственно важной) из субличностей и считает естественным долгом их всех служить себе, принося необходимые жертвы, если потребуется.
4. Основным аргументом Социального «я» является следующий: «Ты как член общества обязан...», причем почему человек обязан это делать, Социальное «я» никак не обосновывает, требуя, чтобы его слова всегда воспринимались как аксиома, то есть безусловная истина, не требующая обоснований.
5. От Социального «я» не получается извлечь никакой информации, кроме той, которую оно транслирует, а это обычно весьма абстрактные и расплывчатые вещи. Например, оно говорит, с апломбом и полной уверенностью, юной девушке: «Ты должна пораньше выйти замуж, так как иначе быстро потеряешь свое женское очарование и всю жизнь будешь одинокой и несчастной». Если девушка попытается выяснить у Социального «я» хоть какие подробности, например, что такое женское очарование или как быстро и каким образом происходит его потеря, что такое одиночество и почему оно делает женщину несчастной, то Социальное «я» ничего не ответит, так как ответить ему нечего, но сильно разозлится и предскажет своей хозяйке всевозможные абстрактные несчастья в случае ее упрямства и непослушания, а также склонности к глупым несущественным вопросам.
6. По своей стилистике Социальное «я» напоминает бульдозер или колун, предназначенный для раскалывания поленьев на части и ни на что другое не способный. Логика его тупа, но мощна, и противопоставить ему можно лишь другие социальные штампы и достаточно прямолинейную логику. Социальное «я» ничего толком о данном человеке (своем хозяине) не знает и знать не стремится: ему достаточно того, что хозяин – член общества, и соответственно должен иметь общесоциальные обязанности, права, мышление, убеждения и цели. Нередко спасение состоит в том, что все это Социальное «я» понимает весьма абстрактно и неопределенно, разрешая человеку производить уточнения по своему выбору, но на его же страх и риск.
7. Какой-либо одной субличности трудно справиться с Социальным «я», но оказавшись на их общем собрании и увидев другие субличности воочию, Социальное «я» может несколько снизить свой гонор, уменьшиться по величине и стать более склонным к дипломатическим переговорам. Но даже в этом случае переговоры с ним вряд ли будут легкими и тонкими.
Окультурить свое Социальное «я», заставить его учитывать индивидуальные особенности жизни и миссии человека – большая, трудная и сложная задача, тем более, что связи между индивидуальной психикой и общественным подсознанием в настоящее время исследованы очень слабо (К. Юнг получил мировую известность как психолог в первую очередь потому, что установил само наличие этих связей); неизвестно даже, в какой части мозга находятся нервные клетки и более крупные нервные структуры, отвечающие за эти связи. Однако без выполнения этой задачи невозможно адекватное выполнение миссии, если она хоть сколько-нибудь выходит за рамки социальных стандартов.

Миссия и невроз

Невроз – это, приблизительно говоря, малый психический непорядок, с которым человеку трудно самому справиться, но он в принципе может это сделать с помощью консультанта-психолога и без помощи психотропных средств. Большой психический непорядок, обычно сопряженный с отсутствием самокритики и сильно и неблагополучно измененными состояниями сознания, именуется психозом, и с ним работают психиатры – в первую очередь с помощью сильных психотропных средств. В любом случае за неврозом стоит борьба субличностей, доходящая порой до антагонизма; однако такая борьба иногда не сопровождается симптомами, характерными для невроза, а вытесняется человеком в подсознание или, наоборот, проецируется во внешний мир и там отыгрывается.
Собственно говоря, борьба субличностей – норма для психики; но иногда ее накал превышает границы, естественные для данного человека, и тогда он принимается что-то делать. Например, идет к психотерапевту и жалуется ему на жизнь, причем далеко не всегда на внутреннюю.
Миссия человека определяет общий уровень внутреннего напряжения человека, а также в какой-то мере средства для его реализации. К числу этих средств может быть отнесено и взаимодействие с другими людьми, в том числе и помощь с их стороны. Однако поход к психотерапевту – далеко не единственный способ получить помощь для решения внутренних проблем, и уж точно малоэффективный для решения таких проблем, где реально требуется помощь хирурга, адвоката, милиционера, риэлтора или тещи.
Я попытаюсь ниже описать некоторые ситуации, которые вполне могут довести до невроза и искушения обратиться к психотерапевту, хотя на самом деле человеку было бы достаточно немного лучше понять свою миссию и обратиться к ее более качественному исполнению. Иначе говоря, иногда человек способен разобраться со своими проблемами сам, иногда ему нужен психотерапевт, иногда психиатр, а иногда духовный учитель, и эти четыре ситуации лучше не путать.
1. Тихий омут. Скучная жизнь вполне может довести иного человека до невроза, а то еще и похуже – до психоза или преступления. Здесь проблема в том, что человек по своей миссии может быть рассчитан на большой уровень внутреннего напряжения, а обстоятельства его внешней жизни слишком спокойны и обыденны и этого напряжения не оправдывают. В итоге его начинает мучить иррациональное беспокойство, тревога, стремление все свое спокойное благополучие порушить к чертовой матери. Фактически здесь наблюдается конфликт между его непроявленной субличностью Авантюриста и более чем реализованной субличностью Семьянина (Работника), поддержанной Социальным «я». Авантюрист может какое-то время удовлетворяться страстным просмотром драматических новостей или фильмов-ужастиков, но ему нестерпимо хочется выйти во внеший мир и что-то там забабахать, и «постегать прохожих на мосту» может быть ему мало.
В данном случае решить проблему можно, лишь реально внедрив в свою внешнюю жизнь напряженные сюжеты, в число которых, впрочем, может быть включен яростный конфликт с собственным психологом, включая мордобитие последнего.
2. Буря в стакане воды. Это тоже вариант недостаточной по миссии нагрузки, но отличающийся своего рода безопасной маскировкой. Человек вроде бы ведет активную и изобилующую препятствиями жизнь, но его достижения и переживания сильно не дотягивают до необходимого ему уровня. Ему нужно больше стараться и больше брать на себя, иметь мужество испытывать более сильные отрицательные переживания, чем те, что у него есть, и ничто меньшее ему не поможет.
3. Ошибка служения. Это ситуация, когда человек неправильно выбрал себе объект служения или способ служения. Он может предаваться этому служению со всем пылом и большими жертвами, но те и другие оказываются «не в коня кормом», и кроме разочарования и неприятностей мало что получается. Чем больше человек делает для объекта, тем менее объект доволен и постепенно деградирует, а человек как бы сам в этом виноват. Ну, в некоторой мере так оно и есть.
Выход из этой ситуации непрост, труден и длителен. Надо пожать, что посеял, а потом иметь мужество сменить объект служения, но не отказываться от самой по себе идеи служения, потому что «один раз попробовал и ничего хорошего из этого не вышло».
4. Перегрузка Наполеона. Этот человек, имея наполеоновский комплекс, постоянно пытается взять на себя больше, чем реально может осуществить, и соответственно проваливает свои планы. То же относится и к ВЖ: она пытается пережить то, к чему еще не готова, и срывается в примитивные защиты типа истерики, ненависти и т. п.
Вероятно, наполеоновский комплекс (неполноценности/суперполноценности) сам по себе не каждому дается и свидетельствует о том, что человек может делать большие дела или выдерживать и достойно переживать трудные ситуации – но все же не те, к которым его подталкивает его Внутренний Наполеон (см. мою статью «Наполеоновский комплекс»). Здесь выход из ситуации – укротить свою субличность Внутреннего Наполеона и понять, какие задачи человеку по плечу, а какие все же ему недоступны. По моим наблюдениям, наполеоновский комплекс обычно не что иное как пышный невроз, смысл которого – защитить человека от серьезной работы, от трудного, но необходимого для него по миссии служения.
5. Чисто внешние проблемы. С ними нередко приходят к психологу, например, с просьбой повлиять на тещу, чтобы она была не такой лютой. Профессиональные психологи не любят такого рода запросы, настаивая на том, что они занимаются лишь внутренним миром своего клиента, и притом по его прямой просьбе. Однако в действительности провести четкую границу между внутренними и внешними проблемами не удается – часто они существуют в комплексе и действительно сильно отравляют жизнь человеку. Один из краеугольных камней полимодальной психологии заключается в том положении, что если в жизни человека есть устойчивая ситуация, портящая ему нервы, то за ней стоит субличностный конфликт – возможно, между теневой и явной субличностями, или даже между двумя теневыми. И осознание этих субличностей и сути их конфликта может быть началом внутреннего процесса их (хотя бы частичного) примирения. Решит ли это внешнюю проблему? Далеко не всегда; но по крайней мере это может ее смягчить и помочь осознать ее роль в рамках миссии, и одновременно указать человеку пути ее решения и помощников, необходимых во внешнем мире, например, полицейского, врача, адвоката, риэлтора, сводни или агента бюро путешествий.
Источник:
Авессалом Подводный
Очерки полимодальной психологии (6). Миссия человека

Нашли ошибку?

---